Второй курс, или Не ходите, дети, в Африку гулять! - Страница 4

Разочарованный недогадливостью товарища, Хохлов закатил глаза к потолку. Иван отвернулся. В следующий момент едва заметное дуновение вновь коснулось его волос.

– Ветер! – осенило Голицына. – Ветер… Дует, – добавил он с энтузиазмом, вовремя вспомнив нужное слово. Хотелось еще почему-то сказать «сильно», но он подумал: какая же тогда это будет хорошая погода – при сильном-то ветре? А как будет на ранолинге «легкий» или «слабый», из головы, как назло, вылетело. – Немного дует, – нашел наконец приемлемую конструкцию Иван.

– Да нет, курсант, дует-то он как раз весьма прилично, – усмехнулся Фантомасик. – Только по-настоящему сильный ветер считается в горах метрополии Ранолы хорошей погодой – потому что он сдувает в пропасть пепел, и скалы начинают сверкать в лучах солнца. Это явление даже вошло в поговорку… Впрочем, ваш ответ удовлетворителен. Пять призовых баллов Голицыну, восемь – Хохлову. До завтра, курсанты.

По сравнению с прошлым годом в зале для ужина стало на три стола больше: за счет подключения к проекту Южной Америки и арабских стран увеличилось число первокурсников, ну и, разумеется, второй курс тоже должен был где-то питаться. Это самое «где-то» представляло собой самый большой стол в зале – застеленный особенной зеленой скатертью и сервированный на восемь человек, он располагался аккурат между местами для кураторов и привилегированным столом первокурсников – тем самым, за которым ужинали шестеро курсантов, набравших на данный момент наибольшее количество призовых баллов.

Второй курс из этого увлекательного соревнования был исключен (у них был свой, особый рейтинг), превратившись в своего рода болельщиков: переживали, разумеется, за свои национальные делегации (неофициальный командный зачет никуда не делся несмотря на стопроцентную ротацию среди кураторов, превратившись в своего рода традицию, против которой, по слухам, не возражал уже даже нард Орн, новый Начальник Школы), а также за отдельных приглянувшихся первокурсников. Иван, например, особенно ревниво следил за успехами своего тезки Маленького, ну и, разумеется, Леры Боголюбовой.

Вот и сегодня, едва войдя в зал, Голицын первым делом бросил взгляд на информационное табло (стол второго курса он просканировал глазами, еще не переступив порог, – благо тот прекрасно просматривался от входа. Эммы Маклеуд за ним пока не было). Фамилия Леры светилась на третьей строчке – то есть в призовой шестерке. Как, впрочем, и было почти что с самого первого дня. Смирнов, балансирующий все время на тонкой грани между первой и второй дюжинами, занимал сегодня двенадцатое место. Что же, в целом неплохо.

Удовлетворенно кивнув, Иван направился к столу под зеленой скатертью.

Пашка, Сингх и Чжу Пэн уже были здесь. Хохлов приветливо махнул Ивану рукой. Кивнув, Голицын сел рядом с ним, оставив с другой стороны свободное место – для Эммы.

– Плюс тридцать три, – проговорил Пашка.

– Что? – не понял Иван, думая о своем.

– Плюс тридцать три, говорю. Отрыв наших от Китая. Тридцать три балла.

– А-а, – протянул Голицын.

– По сравнению со вчерашним добавили два очка, – продолжал Хохлов. – К отрыву в смысле. Третий по-прежнему Евросоюз – минус сорок один от китайцев. Да ты меня слушаешь вообще?

– Минус сорок один от китайцев, – на автомате повторил Иван. – Погоди, – нахмурился он, – у кого это минус сорок один? У нас?

– Сам ты у нас! У Европы! У нас плюс тридцать три.

– А, ну да, – кивнул Голицын, глядя куда-то в сторону. Скорчив обиженную мину – типа стараешься для вас, высчитываешь – и никакой благодарности – Пашка проследил за его взглядом: в зал входила Эмма Маклеуд.

Впрочем, уже через секунду стало ясно, что капитан сборной Школы по криску идет не одна: ее тут же нагнал Збышек Мазовецки, слегка притормозивший в дверях, пропуская австралийку вперед. Повернув голову в сторону поляка, девушка принялась что-то горячо ему говорить – очевидно, продолжая прерванный на мгновение разговор. Збышек согласно кивал в ответ.

Пройдя через зал, парочка приблизилась к столу второго курса, и, не прерывая беседы, оба сели – на противоположном конце от Ивана.

– Седьмая комбинация в этом случае бесполезна, – донесся до Голицына размеренный голос поляка.

– Но почему же, почему бесполезна?! – решительно не соглашалась Эмма. – Конечно, действовать надо не по обычной схеме…

Переведя взгляд на Ивана, Пашка отметил, что лоб курсанта пересекла глубокая складка.

– Свободно? – плеча Голицына коснулась чья-то рука. Иван поднял глаза: рядом стоял китаец Чан Бяо.

– Угу, – отрешенно кивнул Голицын и только затем подумал, что можно было сберечь место для Глеба.

Подтянувшемуся через полминуты Соколову достался последний незанятый стул: между Сингхом и Мазовецки. Еще через минуту в зал вошли преподаватели и кураторы, и ужин начался.

Первым из второкурсников покончив с едой, Иван подошел к Эмме.

– Да, Ваня? – тут же обернулась к нему Маклеуд, откладывая вилку.

Голицын покосился на поляка: Мазовецки, похоже, был полностью поглощен общением с бифштексом.

– Э… Эмма… Как насчет прогуляться на поверхность? – пытаясь говорить как можно небрежнее, спросил он. – До закрытия ворот, – он бросил взгляд на циферблат своего браслета, – еще час сорок!

Покидать Школу без сопровождения преподавателей или кураторов курсантам, как правило, запрещалось, но в выходные дни после ужина второкурсники могли какое-то время подышать свежим воздухом – в пределах контрольного периметра, разумеется. Делать там, по большому счету, было особо нечего, но право на прогулку считалось привилегией старшего курса, а потому весьма ценилось.